Саша Борозенко. Если кладут лицом в снег, разбивают технику — тогда понимаешь, что представляешь реальную мощь
Почему студент ф-та международных отношений БГУ вдруг стал грузчиком, и как потом этот грузчик стал телеоператорам Белсату, которого знает в лицо чуть ли не каждый омоновец Минске. Саша Борозенко — в серии Generation.by «Кем я стану когда вырасту».
«Мы вас пропустим, но все же давайте без глупостей»
Очень много обычных мероприятий охраняет та же бригада, что и разгоняет акции. И поскольку я им глаз намылил еще с 2006 года, то даже на спортивных мероприятиях меня узнают. Доходит до смешного: я прихожу снимать волейбол, и ко мне подходит сотрудник на входе в Дворец спорта и говорит: «Александр Александрович?» — «Ну да». — «Мы вас пропустим, но все же давайте без глупостей». Не могу сказать, что они сразу агрессивно относятся, в голове у них просто срабатывает сканер: «Ага, знакомое лицо, как бы чего не вышло».
Разрешение снимать снег
Если в Минске пошел первый снег, я снимал его на улицах и до меня вдруг подходит милиционер и спрашивает, есть ли у меня разрешение. На мой логичный вопрос, у кого я должен брать разрешение, чтобы снимать снег, он патупіў, помолчал и ушел.
Вместо мультиков — трансляции из парламента
Рос я довольно странным ребенком. У меня были три основные мечты, которые существовали параллельно: я мечтал стать футболистом, президентом и журналистом. В 6 лет начал заниматься футболом, и рано начал интересоваться политикой, читал газеты, даже родители рассказывают, что вместо того, чтобы смотреть мультики, я смотрел трансляции из белорусского парламента, когда они еще шли. Я в восемь лет начал читать не только спортивные газеты, но и «Свободные новости», пытался как-то разобраться, было действительно интересно чувствовать себя взрослым.
Дали бы управлять Зимбабве — руководил бы
Мечтал быть президентом. Но дело в том, что мне было без разницы, президентом какой страны быть. Если бы мне дали управлять Зимбабве, я бы ей и руководил бы. Хотелось быть не столько президентом, сколько политиком.
Крышу сорвало
Вывеска «Международные отношения» в БГУ очень заманьвала, поступил туда на «Германістыку». Это был очень интересный опыт для меня, мальчика, который рос не очень сацыяльнаадаптаваным, не очень общался в школе. Поэтому, когда я попал в группу, где из 20 студентов — 18 девушек, как-то мне даже крышу сорвало. С течением времени я все больше и больше сацыялізуюся, все легче мне идти на контакт с людьми.
«Решетку открывают, можно выходить?!»
В 11 классе начал клеить листовки в Пинске, потом, когда переехал в Минск, на своей первой акции «Похороны льгот» был задержан. Мы несли импровизированную гроб, баян играл траурную музыку. Тогда я получил 3 суток, позже исключили за это из университета. Потом поехал калиновцам в Польшу, проучился год, за это время успел поучаствовать в акции предпринимателей в Минске, попасть под уголовную ответственность, ну в итоге, когда начались суды, решил не оставаться в Польше. Проехал через Украину-Россию в Беларусь, успокоил родителей и пошел сдаваться в милицию, в результате чего продержали месяц на Володарке и осудили на год домашней химии. Когда озвучивали приговор, я даже не верил: «А что, все, решетку открывают, можно выходить?!» Думал, дадут два года тюрьмы.
«На, мальчик подержи микрофон, а оператор пусть паздымае»
Поехал к родителям в Пинск отбывать химию и работал грузчиком, разгружал дрова, уголь, брикет. Потом из грузчиков — сразу в журналисты: вдруг мне патэліў пинский координатор Белсата и сказал, что журналистка уходит в декрет, и предложил мне после амнистии поработать. Глупо было отказываться, уголь и брикет не всю жизнь грузить и не с моей комплекцией это делать. Начал работать, сначала это выглядело так: «На, мальчик подержи микрофон, а оператор пусть паздымае». Потом доверили камеру, и постепенно на своих ошибках начал учиться.
Чуть не сжег дом
Очень часто в детстве оставался дома сам и чуть не сжег его даже. Однажды игрался сам с собой в какую-то экономическую игру, а там была очень заюзаная памятая валюта. Я взял ее и начал на ковре утюжить, до сих пор остался след, на котором видно эта купюра.
В тотальной безопасности чувствую себя неуютно
Свадьбы я не снимаю и, надеюсь, не буду снимать. Не люблю эту найгранасць. Я не уверен, что смог бы снимать художественные фильмы или рекламу, ведь все это искусственно и не искренне. Я чувствую себя в данном месте в данное время, я должен зафиксировать событие, зафиксировать то, что другие не увидят, на что другие не осмелятся. В какой-то тотальной безопасности я чувствую себя неуютно, это не для меня.
Боюсь остановиться
Я сейчас живу в работе абсолютной, стараюсь работать как можно больше, работаю почти без выходных. Считаю, что ничего я еще не достиг. Я чувствую себя все еще тем мальчиком, которому дали технику и сказали: «На, постой здесь». Хотя я не первый год работаю, но, когда вижу, как работают профессионалы, понимаю, что мне еще учиться и учиться. Полагаю, это хорошо, я всегда пытаюсь повышать свои недостатки в работе и это помогает двигаться дальше. Ведь я очень боюсь остановиться.
Что рассказать детям, кроме задержаний и борьбы с диктатурой
Хотелось, чтобы было что рассказать детям, кроме задержаний и борьбы с диктатурой. Это, конечно, все романтично, но хотелось бы, чтобы мои дети уже не знали, что такое диктатура. Хотелось бы чего-то достичь, быть признанным в журналистской среде. Через 10 лет хотелось бы видеть себя журналистом в Свободной Беларуси, например, заместителем директора Первого Спортивного канала. Ему обязательно быть в Беларуси, у меня разве есть парочка конкурентов в виду и я постараюсь первым добежать до того кабинета, чтобы его занять. Если в Беларуси что-то изменится, я хочу отойти от этих политических тем, которые занимают мою голову с самого детства. Хотелось бы иметь спокойный кабинет, возможно, с секретаршей, и небольшую руководящую должность 🙂
Ко всем религиям отношусь скептически
Главное, что запомнил с детства насчет веры: отец говорил, что Бог должен быть в сердце, в твоих действиях, в том, что называется совестью. И для этого не нужны никакие общественные институты, ни церкви, ни иконы. Ко всем религиям я отношусь скептически.
Судьбу страны не решают политики, они может его решают наименее
Я считаю, что в любом обществе, какое оно не было бы: диктатура, демократия, есть 10-20%, которые решают судьбу страны. И я очень надеюсь, что я в них вхожу. Остальные 80-90 желают колбасы, разница только в том, что американцы желают бургераў, а наши — чего-то другого. Судьбу страны не решают политики, они может его решают наименее.
Падмацоўваюся как от аккумулятора
Семья очень важна для меня, это начинаешь чувствовать с возрастом. Некоторое время хотелось быстрее вырваться из этого маленького Пинске и жить в Минске или Варшаве. А вот теперь я начал иначе понимать. Семья нас запітвае энергетикой. Я приезжаю домой и падмацоўваюся, как от аккумулятора.
«Мальчик, тебе бы еще в школу пойти, а ты тут уже стоишь с камерой»
Для меня очень важна реализация, хочу все время обучаться и двигаться дальше. И тот момент, когда я пойму, что я хороший оператор, я уйду из этого дела. Потому что пойму, что оператор, собственно говоря, с меня нікудышны. Нужно всегда знать, что есть люди лучше тебя, умнее и более талантливые и нужно стремиться стать таким. Чувство собственной неідэальнасці — это то, что меня движет вперед. Когда ты стоишь рядом с зубрами белорусского аператарства, то понимаешь: «Мальчик, тебе бы еще в школу пойти, а ты тут уже стоишь с камерой». Если ты станешь таким, как они, тогда нужно будет стремиться стать таким, как лучшие операторы в мире. Но ты не станешь, ведь рядом всегда есть еще 20 таких, которые также стремятся стать лучшими.
Деньги сами придут
Зарабатывать можно и на этом, главное любить то, чем занимаешься, а деньги сами придут. Тогда тебя начинают замечать, тебе предлагают еще что-то. Ты начинаешь реализовываться, выходишь на новые ступени этой профессии.
«Не ешь младенцев», а я буду кушать
Надеюсь, я не из тех, кто меняет свое мнение под давлением общества. Но нужно знать пределы нонкамфармізму. Часто это выглядит так: общество говорит «не ешь младенцев», а я буду кушать.
Наше поколение — это продукт той системы, которая существовала
Долгое время я был полностью русскоязычным, даже русскоязычным оппозиционерам. Я думаю, нельзя как-то заставить сразу пользоваться белорусским языком. Как бы мы этого не отрицали, наше поколение — это продукт той системы, которая существовала. Не наша вина, что нас обучали на русском языке, что телевидение по-русски. В том, что люди разговаривают по-русски, я не вижу большой проблемы. Я вижу проблему в том, что их не учат разговаривать по-белорусски. Это не вина людей. Язык не спасти единичными мерами, как эти билборды. Они, безусловно, хорошая вещь, но, если пресс-релиз о них издается по-русски, то о чем тут можно говорить.
Твоя профессия нужна
Мне сломали на площади в 2010 году две камеры. Сначала я снимал колонну Некляева, этот брутальный захват. Именно тогда я понял всю важность своего дела. Если вылетает омоновец, кладет тебя лицом в снег, разбивает твою технику, тогда понимаешь, что ты представляешь реальную мощь, что твоя профессия нужна, что ты можешь влиять на общество. Они не столько боялись кандидатов, сколько народ, и они боялись, что картинку того, что они будут делать с народом, покажут.
БТ не нужно трогать
На площади мне удалось избежать задержания. Рядом со мной была журналистка русского первого канала, в которой на микрофоне была единица как у нашего БТ. И спецназовцы, когда зачищали площадь, обошли вокруг и оставили нас, ибо думали — БТ, не нужно трогать. Очень было странно на зачищенной площади у памятника Ленину увидеть своего отца, цёцю и дзядзю. И их не тронули.
После допроса на лекции
После, шестого января в шесть утра ко мне пришли с обыском, перевернули всю квартиру, продержали в Следственном комитете три часа. Что интересно, Следственный комитет находился рядом с Институтом (Институт парламентарызма и предпринимательства), где тогда обучался. И я без книжек сразу после допроса пошел на лекции. Все спрашивают «Ты откуда такой?» — «Да я тут рядом на допросе три часа был».
Австрия — это такая Беларусь, только с горами
Из зарубежных стран наиболее понравилась Австрия. Очень понравилась природа, мне кажется, что Австрия — это такая Беларусь, только с горами. Можно просто выйти, из машины стать и часами смотреть на горы.
Я слишком странный человек, чтобы оставаться наедине
Если нормальных детей присылали на каникулы в деревню, меня посылали в Минск. Я люблю большие города, люблю энергетику, которая кого-то пугает, а мне она наоборот дает силы. В этом муравейнике довольно приятно находится, ведь, когда вокруг много таких муравьев, есть стимул становиться сильнее с муравьев, а когда ты один, это расслабляет. В деревне нет тех вызовов, нет того дзвіжу. Я слишком странный человек, чтобы оставаться наедине, мы друг друга не выдержим.
Задержании — источник вдохновения
Задержании меня наоборот падсцёгваюць. Если ты уверен в том, что делаешь, то любые проблемы отойдут в сторону. Тебя задержали, ты еще больше этим натхнішся и в следующий раз приведешь с собой друзей. Так и с работой. Если что-то не получается, ты пагрызеш себя, и сделаешь еще и еще. Натхняешся своими ошибками тоже.
«Ух ты, Вольский!»
Когда я получил аккредитацию на БАТЭ, я несколько дней ходил и показывал ее знакомым, отправил фото родителям. Вообще это довольно странное ощущение, когда видишь кого-то по телевидению, а потом берешь у него интервью. Хорошо, что это ощущение, когда ты прикасаешься к чему-то, к чему ты думал никогда не дотронешься, не исчезает. В начале, когда брал интервью у Лявона Вольского, было такое «Ух ты, Вольский!», а у меня там энэрэмовские старые кассеты еще лежат. Или у Милинкевича. Это очень интересно, я надеюсь не потерять это ощущение.
Я уверен, что я вырос, значит — я не вырос
Глядя по тому, что я уверен, что я вырос, то значит — я не вырос. Во мне сохраняются детские черты: романтизм, готовность рисковать, легкость на подъем. Но на свои 24 я много чего повидал, однако все-таки понимаю, что не достиг еще многого в жизни и являюсь ребенком, которому нужно развиваться дальше.
Журналистская солидарность
Среди журналистов очень большая солидарность, такой солидарности я не видел даже среди политических активистов. Мы можем спорить за место для съемок, фотографы, операторы можем толкаться, покричать друг на друга. Но, если кого-то из нас задевают, весь этот цех встает горой. Мне это очень понравилось в случае с Антоном Суряпиным, та солидарность, которую проявили журналисты, меня приятно удивило. Когда меня задерживали, я выхожу, а там стоят человек 15 журналистов, это чрезвычайно неожиданно и приятно.
Придет время, тебя прижать
Можно снимать и футбол на ОНТ, но придет время, когда тебя прижмут. Если избирать между зарплатой, работой и своей совестью, то совесть — это, то, что на никакие призы не поменяешь. Совесть и есть самый главный приз в жизни. Я бы не смог снимать президентский хоккейный турнир и говорить, что здесь лучшие игроки собрались. Кем бы ты не работал сейчас на государственных сми, каким-то образом все равно тебя прижать, и ты должен будешь отказаться от своей совести. На Белсате я имею возможность снимать действительность, а не делать ее.
***